Неточные совпадения
Самгин отступил на шаг и увидал острую лисью мордочку Дуняши, ее неуловимые, подкрашенные глаза, блеск мелких
зубов; она стояла пред ним, опустив руки,
держа их так, точно готовилась взмахнуть ими, обнять. Самгин поторопился поцеловать руку ее, она его чмокнула
в лоб, смешно промычав...
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат; на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков;
в середине шагал, высоко поднимая передние ноги, оскалив
зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым лицом, с орденами на груди;
в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он
держал нагайку, —
держал ее на высоте груди, как священники
держат крест.
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за книгой, читал он — опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув ноги,
держа книгу на коленях,
в зубах его торчал карандаш. На стук
в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали три, четыре раза.
— Вы гораздо больше сказали о нем, — отметил Самгин; Кутузов молча пожал плечами, а затем, прислонясь спиною к стене,
держа руки
в карманах, папиросу
в зубах и морщась от дыма, сказал...
Когда, приехав с дачи, Вера Петровна и Варавка выслушали подробный рассказ Клима, они тотчас же начали вполголоса спорить. Варавка стоял у окна боком к матери,
держал бороду
в кулаке и морщился, точно у него болели
зубы, мать, сидя пред трюмо, расчесывала свои пышные волосы, встряхивая головою.
Убедило его
в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья сидели не шевелясь, застыв
в неподвижности до того, что Фроленков,
держа в одной руке чайную ложку с медом, а другой придерживая стакан, не решался отправить ложку
в рот, мед таял и капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он,
в ответ ей, сердито оскалил
зубы.
Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны, страшны, как выпущенные и устремленные на него когти и
зубы дикого зверя; они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и
держат в страхе и тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далеким и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы
в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле…
Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж
зубы на тебя точит!
Зайцы положительно травоядные животные, хотя имеют очень острые
зубы, которыми больно кусаются, если возьмут их
в руки неловко: живого зайца должно всегда
держать за уши и задние ноги.
Старик поднял собаку на задние лапы и всунул ей
в рот свой древний, засаленный картуз, который он с таким тонким юмором назвал «чилиндрой».
Держа картуз
в зубах и жеманно переступая приседающими ногами, Арто подошел к террасе.
В руках у болезненной дамы появился маленький перламутровый кошелек. Все окружающие сочувственно улыбались.
А то всё хлещутся, а
в народе за них спор пошел: одни говорят: «Чепкун Бакшея перепорет», а другие спорят: «Бакшей Чепкуна перебьет», и кому хочется, об заклад
держат — те за Чепкуна, а те за Бакшея, кто на кого больше надеется. Поглядят им с познанием
в глаза и
в зубы, и на спины посмотрят, и по каким-то приметам понимают, кто надежнее, за того и
держат. Человек, с которым я тут разговаривал, тоже из зрителей опытных был и стал сначала за Бакшея
держать, а потом говорит...
Полозов не то дремал, не то так покачивался,
держа сигару
в зубах, и говорил очень мало;
в окошко не выглянул ни разу: живописными видами он не интересовался и даже объявил, что «природа — смерть его!».
Она села опять на стул. Степан Трофимович крепко
держал ее за руку. Долго она не позволяла ему говорить. Он поднес руку ее к губам и стал целовать. Она стиснула
зубы, смотря куда-то
в угол.
Вслед за тем каждое послеобеда почтенный аптекарь укладывался спать, пани же Вибель выходила
в сад, к ней являлся Аггей Никитич, и они отправлялись
в беседку изучать исторические факты масонства; к чаю неофиты возвращались
в дом, где их уже ожидал Вибель, сидя за самоваром с трубкой
в зубах и
держа на коленях кота.
Я и сам понимал важность и даже естественность этих вопросов и не без опасения ждал минуты, когда они настолько созреют, что ни батюшка, ни староста, ни кабатчик не будут уже
в состоянии
держать язык за
зубами.
Она стояла передо мной,
держа двумя пальчиками кусок балыка и отщипывая от него микроскопические кусочки своими ровными белыми
зубами. Очевидно, что поступок Глумова не только не возмущал ее а, скорее, даже нравился; но с какой целью она завела этот разговор? Были ли слова ее фразой, случайно брошенной, чтоб занять гостя, или же они предвещали перемену
в судьбе моего друга?
Порфирий Владимирыч приблизился (почему-то на цыпочках) и
подержал косу
в руке. Евпраксеюшка тоже потянулась вперед, не выпуская из рук блюдечка с чаем, и сквозь стиснутый
в зубах сахар процедила...
«Вдруг ударило солнце теплом, и земля за два дня обтаяла, как за неделю;
в ночь сегодня вскрылась Путаница, и нашёлся Вася под мостом, ниже портомойни. Сильно побит, но сам
в реку бросился или сунул кто — не дознано пока. Виня Ефима, полиция допрашивала его, да он столь горем ушиблен, что заговариваться стал и никакого толка от него не добились. Максим
держит руки за спиной и молчит, точно заснул; глаза мутные,
зубы стиснул.
Он, точно подстреленный ястреб, весь
в крови (из-под правого глаза текла у него кровь), стиснув
зубы, бледный и мрачный, раздраженными огромными глазами озираясь во все стороны, сидел на корточках и
держал кинжал, готовясь еще защищаться.
В зубах у него дымился чубук, упертый другим концом
в укрепленную на одной ступени железную подножку, а
в руках
держал черный частый роговой гребень и копошился им
в белой, как лен, головке лежавшего у него на коленях трехлетнего длинноволосого мальчишки, босого и
в довольно грязной ситцевой рубашке.
— Потише, хозяин, потише! — сказал земский. — Боярин Шалонский помолвил дочь свою за пана Гонсевского, который теперь гетманом и главным воеводою
в Москве: так не худо бы иным прочим
держать язык за
зубами. У гетмана руки длинные, а Балахна не за тридевять земель от Москвы, да и сам боярин шутить не любит: неравно прилучится тебе ехать мимо его поместьев с товарами, так смотри, чтоб не продать с накладом!
За ними с ведром
в руках, засучив рубаху под самые подмышки и
держа ее
зубами за подол, ходил Степка.
Держа в руке, короткой и маленькой, как лапа ящерицы, кусок чего-нибудь съедобного, урод наклонял голову движениями клюющей птицы и, отрывая
зубами пищу, громко чавкал, сопел. Сытый, глядя на людей, он всегда оскаливал
зубы, а глаза его сдвигались к переносью, сливаясь
в мутное бездонное пятно на этом полумертвом лице, движения которого напоминали агонию. Если же он был голоден, то вытягивал шею вперед и, открыв красную пасть, шевеля тонким змеиным языком, требовательно мычал.
Если б при московских князьях да столько разговору было, — никогда бы им не собрать русской земли. Если б при Иоанне Грозном вы, тетенька, во всеуслышание настаивали: непременно нам нужно Сибирь добыть — никогда бы Ермак Тимофеич нам ее из полы
в полу не передал. Если б мы не
держали язык за
зубами — никогда бы до ворот Мерва не дошли… Все русское благополучие с незапамятных времен
в тиши уединения совершалось. Оттого оно и прочно.
—
Держи, говорю, — сквозь
зубы сказал он и пошёл
в трактир. Он стиснул
зубы так крепко, что скулам и челюстям стало больно, а
в голове вдруг зашумело. Сквозь этот шум он слышал, что дядя кричит ему что-то о полиции, погибели, остроге, и шёл, как под гору.
По левую его сторону,
в изношенном сюртуке, с видом глубочайшего смирения, сидел человек лет пятидесяти;
в зубах держал он перо, а на длинном его носе едва умещались… как бы вам сказать?.. не смею назвать очками эти огромные клещи со стеклами,
в которых был ущемлен осанистый нос сего господина.
Если бы я мог, я потащил бы «Эспаньолу» бегом,
держа веревку
в зубах.
Дверь из залы
в комнату Софьи Карловны была открыта, и она сидела прямо против двери на большом голубом кресле, а сзади ее стоял Герман Верман и
держал хозяйку за голову, как будто ей приготовлялись дергать
зубы.
Мой спутник
держал своё слово и не трогал меня; но он сильно голодал и прямо-таки по-волчьи щёлкал
зубами, видя, как кто-нибудь ел, приводя меня
в ужас описаниями количеств разной пищи, которую он готов был поглотить.
Семен Матвеич заставил меня сесть.
В полутьме я не могла разглядеть его лица, я же отворачивалась от него, но я слышала, что он тяжело дышал и скрипел
зубами. Не страх чувствовала я и не отчаяние, а какое-то бессмысленное удивление… Пойманная птица, должно быть, так замирает
в когтях коршуна… да и рука Семена Матвеича, который все так же крепко
держал меня, стискивала меня, как лапа…
У старика всегда была склонность к семейной жизни, и он любил свое семейство больше всего на свете, особенно старшего сына-сыщика и невестку. Аксинья, едва вышла за глухого, как обнаружила необыкновенную деловитость и уже знала, кому можно отпустить
в долг, кому нельзя,
держала при себе ключи, не доверяя их даже мужу, щелкала на счетах, заглядывала лошадям
в зубы, как мужик, и всё смеялась или покрикивала; и, что бы она ни делала, ни говорила, старик только умилялся и бормотал...
— Вестимо, вестимо, — заговорили
в толпе, — он тебе дело баит; сам ты, мотри, не скаль зубы-те! Нешто вы на то дворы
держите? Этак у всех нас, пожалуй, уведут лошадей, а ты небось останешься без ответа.
Мужик, брюхом навалившись на голову своей единственной кобылы, составляющей не только его богатство, но почти часть его семейства, и с верой и ужасом глядящий на значительно-нахмуренное лицо Поликея и его тонкие засученные руки, которыми он нарочно жмет именно то место, которое болит, и смело режет
в живое тело, с затаенною мыслию: «куда кривая не вынесет», и показывая вид, что он знает, где кровь, где материя, где сухая, где мокрая жила, а
в зубах держит целительную тряпку или склянку с купоросом, — мужик этот не может представить себе, чтоб у Поликея поднялась рука резать не зная.
Изношенные, тряпичные щеки ее тряслись, большой рот испуганно открылся, обнажив неровные, черные
зубы, — хозяин резко толкнул ее прочь, схватил со стены какую-то одежду и,
держа ее комом под мышкой, бросился
в дверь.
— Ну, теперь они далеко! Поминай Янкеля как звали… Вот штука, так штука! Если эту штуку кому-нибудь рассказать, то, пожалуй, брехуном назовут. Да мне об этом, пожалуй, и говорить не стоит… Еще скажут, что я… Э, да что тут толковать! Когда бы я сам жида убил или что-нибудь такое, а тут я ни при чем. Что мне было мешаться
в это дело? Моя хата с краю, я ничего не знаю. Ешь пирог с грибами, а
держи язык за
зубами; дурень кричит, а разумный молчит… Вот и я себе молчал!..
Вскочил на ноги,
зубы оскалил…
в руках голову
держит. Замерли мы все тут, глядим… Скрикнул он что-то по-своему, звонко. Размахал голову, размахал и бросил…
Выскочила я на минуточку на улицу — тут у нас,
в нашем же доме, под низом кондитерская, — взяла десять штучек песочного пирожного и прихожу; сама поставила самовар; сама чаю чашку ей налила и подаю с пирожным. Она взяла из моих рук чашку и пирожное взяла, откусила кусочек, да меж
зубов и
держит. Кусочек
держит, а сама вдруг улыбается, улыбается, и весело улыбается, а слезы кап-кап-кап, так и брызжут; таки вот просто не текут, а как сок из лимона, если подавишь, брызжут.
Доктор этот был видный из себя мужчина, имел прекрасные смолистые бакенбарды, свежую, здоровую докторшу, ел поутру свежие яблоки и
держал рот
в необыкновенной чистоте, полоща его каждое утро почти три четверти часа и шлифуя
зубы пятью разных родов щеточками.
Тихий барин сидел
в тени берёз за большим столом,
в одной руке он
держал платок, а другою, с циркулем
в ней, измерял что-то на листе ослепительно белой бумаги. И сам он был весь белый, точно снегом осыпан от плеч до пят, только шея, лицо и шляпа — жёлтые, разных оттенков, шляпа — ярче, а кожа темнее. Над ним кружились осы, он лениво взмахивал платком и свистел сквозь
зубы.
— Не знаю, как другие, а я плохо верю
в дружбу сытого с голодным, и ты лучше не обещай дружбы, эта ноша не по силам, пожалуй, будет тебе. Не обещай! А обещай одно:
держать язык за
зубами всегда, и ныне, и во веки веков. Вот это…
Я его на руках
держал, а он, Сереженька-то, пистолетом, коим забавляться изволил, мне по
зубам реприманду устроил. Хе, хе, хе… Шалун! Вы его, матушка, не имею чести знать имени и отчества,
в строгости содержите! Красотой своей вы мне одну картину напоминаете… Носик только не такой… Не дадите ручки?
Великодушно
подержав Егорушку
в зубах, Умный опустил его, нагнав на него страха.
С самым невозмутимым видом стоял он, имея
в зубах маленькую глиняную трубочку, всматривался
в плоские, низкие очертания берегов и по временам отрывисто и лаконично, точно лаясь, говорил вахтенному офицеру, каким курсом надо
держать.
Четверо из средних, Липа, Феничка, Шура Огурцова и маленькая, худенькая Шнурова,
держали за четыре конца большой теплый платок на полтора аршина от пола. Под платком на опрокинутом набок табурете сидела «гадалка» Паланя.
В темноте под платком черные глаза «цыганки» горели яркими огоньками, а из-за малиновых губ сверкали две ослепительно белые полоски
зубов.
— И живете вы все как какой-нибудь свинячий народ, — говорил он,
держа в руках шапку с бляхой. — Сидите вы тут сиднем и кроме невежества не видать
в вас никакой цивилизации. Мишка
в шашки играет, Матрена орешки щелкает, Никифор
зубы скалит. Нешто это ум? Это не от ума, а от глупости. Нисколько нет
в вас умственных способностей! А почему?
Перерезав предварительно канат своим кинжалом, тот самый канат, к концу которого прикреплены драгоценные, добытые им трофеи — четыре замка от неприятельских пушек и,
держа его
в крепко стиснутых
зубах, Иоле плывет обратно, лихорадочно быстро перебирая руками.
Катя зашла. За стойкою с огромным обзеленевшим самоваром грустно стоял бывший владелец кофейни, толстый грек Аврамиди. Было много болгар. Они сидели на скамейках у стен и за столиками, молча слушали. Перед стойкою к ним
держал речь приземистый человек с кривыми ногами,
в защитной куртке. Глаза у него были выпученные,
зубы темные и кривые. Питомец темных подвалов, не знавший
в детстве ни солнца, ни чистого воздуха.
Среднего роста, сутулый, с перекошенным левым плечом, бритое и прыщавое лицо, белобрысые усики, воспаленные глаза и гнилые
зубы, волосы длинные, за уши. И на нем был «спинжак», только другого цвета, а поверх чуйка, накинутая на плечи, вязаный шарф и большие сапоги. Он постоянно откашливался, плевал и курил папиросу. Под левой мышкой
держал он тетрадь
в переплете.
Роста он был очень большого, вершков десяти с лишком, худощавый, узкий
в плечах, с очень маленькой круглой головой, белокурый. Мелкие черты завялого лица не шли к такому росту. Он носил жидкие усики и брил бороду. Рот с плохими
зубами ущемлялся
в постоянную кисловатую усмешку. Плоские редкие волосы он разделял на, лбу прямым пробором и зачесывал на височках. Голову
держал он высоко, немного закидывая, и ходил почти не сгибая колен.
Пока что этот вопрос для наивной Тани, при которой остальные дворовые девушки все же остерегались говорить о своих шашнях, так как, не ровен час, «сбрехнет» «дворовая барышня» — данное ими Тане насмешливое прозвище — княжне, а то, пожалуй, и самой княгине, пойдет тогда разборка.
В этих соображениях они при Татьяне
держали, как говорится, язык за
зубами.